На дворе далекий 1961 год.
30-летний режиссер Станислав Говорухин едет в горы, чтобы со своим однокашником Борисом Дуровым снимать дебютную картину «Вертикаль».
Трансцендентальный фильм со всякими мистическими совпадениями и прочими невидимыми миру странностями. 29-летний Володя Высоцкий играет в фильме альпиниста, которого тоже зовут Володей! Лариса Лужина в «Вертикали» --- альпинистка Лариса! И бдительная советская цензура пропустила такое явное идеологическое безобразничание. Да и название, которое, как ни крути, явно перекликается даже с сегодняшними реалиями.
И вот днем ударными темпами идут съемки на натуре, группа в поте лица создает шедевр, а вечером, помывшись и приведя себя в порядок, по давней традиции наносит визит в ресторан. Но, конечно, без всяких пьянок и прочих перепитий: Станислав Сергеевич и в 30 лет такие дисциплинарные расслабоны всегда пресекал на корню железной рукой.
За лучшим столиком сидят вчетвером: Говорухин, Дуров, Лужина и Высоцкий. Пьют марочное вино, едят шашлыки из первосортной баранины, запивают целебным нарзаном и закусывают бесподобными кабардинскими хлебцами. Представьте буханку белого хлеба, уменьшите ее в семь или восемь раз, уберите верхнюю поджаренную корочку --- получится натуральное яство из превосходной пшеничной муки и без каких-либо нынешних наполнителей, разрыхлителей, ароматизаторов и прочей химии. Горский натур-продукт по рецепту многовековой давности.
Короче, работники киноискусства пируют не спеша, светски общаются, официанты носятся, как на роликах, едва ли пылинки не сдувают с дорогих столичных гостей. И тут Высоцкий говорит:
--- Стас, ты знаешь, я тут новую песню написал…
--- Отлично, отлично, --- говорит Говорухин. --- А то что же мы сюда жрать пришли и в хлам напиваться? Лариса Анатольевна, вы не возражаете против бардовских песен?
27-летняя Лужина смеется в знак согласия.
Говорухин величественным жестом останавливает ресторанный оркестр. Музыканты, уже привыкшие к эксцентричным выходкам киношников, покорно удаляются на перекур. Владимир Семенович достает с подоконника из-за занавесок гитару.
--- Вы извините, конечно, песня новая, еще не обкатанная. Вы --- самые первые ее слушатели. В общем... «О друге»…
И после вступительного аккорда начинает:
--- Если друг оказался вдруг
и не друг и не враг, а ---так.
Если сразу не разберешь,
плох он или хорош…
--- Момент-момент… --- останавливает его Говорухин. --- Как там дальше? --- Поднимает глаза к потолку, вспоминая. Декламирует: --- Парня в горы тяни, рискни. Не бросай одного его. Пусть он в связке с тобой одной --- сам поймешь, кто такой…
И шпарит наизусть весь текст до конца! Вот такая, блин, антипремьера.
Высоцкий с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью пребывает в явном нокдауне. Лужина переводит взгляд с одного застольника на другого, явно не понимая, что происходит и как, собственно, реагировать.
--- Плагиатируешь потихоньку? Выдаешь чужие вещи за свои? Нехорошо, Володя, несолидно. Это ж классика, --- говорит Говорухин, а сам полуботинком под столом Дурова толкает.
Второй режиссер, проглотив очередной кусок шашлыка, запивает его «Цинандали» и солидным басом подтверждает:
--- Да-да, это Николай Гумилев. Абсолютиссимо. Известное стихотворение 1913 года.
--- Написано в мае 1913 года, --- говорит Говорухин, --- во время Второй экспедиции в Абиссинию. Посвящено племяннику Гумилева, как его? --- Щелкает пальцами, помогая памяти.
--- Тоже Коля… У-у… Как его? Коля Сверчков! Его потом чуть не съел крокодил, --- подключается к разговору Лужина. --- Гумилев его взял в экспедицию в качестве фотографа. Нам на курсе Сергей Аполлинариевич рассказывал.
--- В «Вокруг света» про это тоже писали, --- добавил дровишек в костер Борис Дуров. --- В «Науке и жизни» большая статья была. Облажались вы, милостивый государь.
--- Да вы что, ребята? Этого просто не может быть! Я две ночи сочинял. Сам! У меня черновики еще сохранились. Могу показать.
--- А я, вот в Москву вернемся, могу на пару дней дать раритет из моей библиотеки. Сборник Гумилева, еще дореволюционное издание. Я и Стасу давал. Думаешь, откуда он его наизусть выучил?
--- Хорошо, что ты нам сначала хотел показать эту «новинку», --- говорит Говорухин, набивая и раскуривая трубку. --- Исполнил бы где-нибудь на концерте, получился бы кололоссале скандале. Надо же, средь бела дня обокрасть самого Гумилева…
--- У Гумилева, между прочим, родственники есть. Могли бы на тебя в суд подать за типичное художественное воровство интеллектуальной собственности, --- бросает Дуров очередной раскаленный уголек на раны Высоцкого.
--- Мужики, или я натурально чокнулся или вы совсем с ума сошли!
--- Володя, если ты специалист такой большой в области психоанализа, может, ты знаешь, что такое дежа вю? Это, брат, такая серьезная штука… Сдвиг в памяти. Ложные воспоминания. Да не переживай ты про свою «авторскую» песню. Ну сел в лужу --- не ты первый, не ты последний. У Шекспира всю дорогу было страшное дежа вю --- ни одного своего сюжета. Чехов Антон Палыч им страдал. Многие великие люди. Так что, друзья мои, прошу наполнить бокалы и обратиться в слух. Тост...
Одного оператора спросили: «Ты сможешь снимать кино, если выпьешь стакан водки?». Оператор подумал и ответил: «С трудом, но смогу». «А если выпьешь целую бутылку?». Оператор махнул рукой: «После бутылки снимать легко. Но только в качестве режиссера!».
Так выпьем же за чувство юмора в кино.
А тебя, Володя, от всей души поздравляю с первоиюльским розыгрышем!
Воспоследовал взрыв смеха. Дольше и громче всех смеялся сам Высоцкий.
--- Подождите, а как же… Не пойму, в чем тут фенька?
--- Проще простого, Володя, --- охотно объяснил Дуров.--- Мы заходили за тобой в номер, а ты принимаешь душ. Постояли, подождали. На столе лежали какие-то листки. Станислав Сергеевич повертел их, хмыкнул. Ну и вернулись к себе в номер. А через пару минут ввалился ты и мы пошли на ужин.
--- Фотографическая память Станислава Сергеевича --- это еще одна грань его безмерного таланта… --- начала было Лужина.
--- Лариса, давай без фимиама. Извини, конечно, Володя, за эту маленькую мистификацию. Без обиды? Хоп? Ну и договорились. Но классику учи. Люби ее. Ребята, давайте выпьем за классику! Классика не гонится за быстротечной модой. Классика не боится кризисов и инфляций. Классика никогда не подведет, не предаст. Равнение на классику!
И Говорухин со вкусом начал чеканить каждое слово:
Жирный негр восседал на персидских коврах
В полутёмной неубранной зале,
Точно идол, в браслетах, серьгах и перстнях,
Лишь глаза его дивно сверкали…